Опубликовано в кн.: Советские нации и
национальная политика в 1920-1950-е годы.
М.: РОССПЭН, 2014. С. 458-467.
А.К.Байбурин
Советские практики определения национальности в
20-30-е гг.
Речь пойдет об особенностях определения национальности в
условиях, когда ее необходимо было определить по неким правилам,
о которых можно только догадываться. Такая нетривиальная
ситуация возникла в конце 30-х гг. и была особенно актуальна для
тех, кто являлся гражданами СССР, однако в терминах НКВД
принадлежал к «инонациональностям» (поляки, немцы, греки и
др.). Но прежде - немного об истории введения самой категории
«национальность»[1].
В
последние два десятилетия, предшествующие революции, графа
«национальность» все чаще появляется в различного рода
документах. К их числу относились служебные аттестаты, врачебные
карточки, документы воинского и полицейского учета[2].
Постепенное движение от сословно-религиозного к национальному
государству объяснялось многими причинами, среди которых нельзя
не указать на медленное, но верное разрушение социального
порядка, что в конечном счете и привело к уравнению в паспортных
правах разных слоев российского общества (Указ 5 окт. 1906 г. о
введении одинаковых для всех «паспортных книжек»), а также
декларированию равенства всех конфессий империи (Указ о
веротерпимости 17 апр. 1905 г.). Вполне вероятно, что на этом
фоне признак национальности стал рассматриваться как более
показательный и стабильный, чем сословный и конфессиональный.
Однако, указание на национальную принадлежность пока еще не
отменяло, а лишь дополняло, да и то сравнительно редко, сведения
о вероисповедании и сословной принадлежности (в этом смысле
показательно, что в первой всеобщей переписи населения
Российской Империи 1897 г. не было вопроса о национальности)[3].
«Национальность» понималась двояким образом: как подданство
(гражданство) и как принадлежность тому или иному народу. Во
втором случае она определялась, как правило, по вероисповеданию.
Официальная практика была такова, что, например, лютеране
считались немцами и наоборот, вчерашний немец автоматически
становился русским после того как он принимал православие[4].
В последние десятилетия империи национальность все чаще
определялась по «родному языку»[5].
Сразу после революции была упразднена прежняя сословная
структура, а с 1918 г. были отменены всякие указания на
вероисповедание в документах, удостоверяющих личность[6].
Новой
власти требовались постоянные категории, с помощью которых
можно было бы разделить население на определенные группы для
более эффективного контроля и управления. «Национальность»
казалась, вероятно, нейтральной, к тому же не отягощенной
царским прошлым категорией, а национальные различия -
постоянными, почти очевидными.
В 20-е гг.
графа «национальность» все чаще появляется в советских
документах. Например, в выпущенных НКВД в 1923 г. образцах
личных карточек членов исполнительных комитетов и членов съездов
эта графа уже предусмотрена[7].
В разработанной НКВД в 1925 г. инструкции «О введении новой
системы ознакомления с личностью заключенного и результатами его
пребывания в месте заключения» требовалось сразу по прибытию
нового заключенного завести на него опросный листок, в котором
требовалось указание на родной язык. Личная карточка
заключенного включала сведения о родном языке и национальности[8].
В «Инструкции о ведении и заполнении актовых книг и свидетельств
по новым формам» (1926 г.) указывается, что в пунктах 7,8 и 9
актовых книг о рождении «подчеркивается национальность и
социальное положение родителей со слов заявителей. В тех
случаях, когда ответ не предусмотрен, записываются
дополнительные слова: например, калмык, служитель культа и т.
под.»[9].
В актовых книгах о смерти также предполагалось указание
национальности умершего, но, например, в книгах о браке они не
были предусмотрены. Разумеется, такая избирательность никак не
мотивируется.
Реализация
советского проекта «национальность» осложнялась тем, что
значительная часть населения имела смутные представления о своей
национальной принадлежности, да и устойчивого перечня
«национальностей», проживающих в СССР не существовало. Как пишет
В.А. Тишков в своей книге «Реквием по этносу» «Население страны
вообще не понимало смысл этого понятия [национальность], ибо
пользовалось другими идентификационными категориями
(православные, инородцы, местные самообозначения…)»[10].
Естественно, такая неопределенность не устраивала не только
властные органы, но и специалистов – этнографов, демографов,
статистиков. В середине 20-х гг. усиленно разрабатывались
принципы определения национальной принадлежности по языку и
вероисповеданию, которые учитывались в переписи 1897 г. При
подготовке к первой советской переписи 1926 г. Комиссией по
изучению племенного состава (КИПС) был разработан список
национальностей и приемы их определения (использовалась
двухступенчатая процедура: сперва задавались вопросы о роде,
племени или народности, к которым принадлежали родители; затем о
вероисповедании и родном языке в детстве и сейчас, а в конце все
это сопоставлялось с официальным списком национальностей) . В
“инструкционных пояснениях по вопросу о народности” (так
называлась будущая графа “национальность») в Переписи 1926 г.
были даны такие указания:
"Здесь
отмечается, к какой народности причисляет себя отвечающий. В
случаях если отвечающий затрудняется ответить на вопрос,
предпочтение отдается народности матери. Так как перепись имеет
целью определить племенной (этнографический) состав населения,
то в ответах на вопрос 4-й не следует заменять народность
религией, подданством, гражданством или признаком проживания на
территории какой-либо республики. Ответ на вопрос о народности
может и не совпадать с ответом на вопрос 5-й о "родном языке".
/…/ "Хотя термин "народность" и поставлен с целью подчеркнуть
необходимость получения сведений о племенном (этнографическом)
составе населения, все же определение народности предоставлено
самому опрашиваемому, и при записи не следует переделывать
показании опрашиваемого. Лица, потерявшие связь с народностью
своих предков, могут показывать народность, к которой в
настоящее время себя относят[11]”.
По
«Положению о паспортах», вышедшему в декабре 1932 г. графа
«национальность» заполнялась (как и в Переписи) со слов
владельцев паспортов. Другими
словами, все получавшие паспорта могли указать национальность,
руководствуясь своими представлениями о том, что это такое.
Однако с середины 30-х гг. категория «национальность» из
второстепенной (по сравнению с «социальным положением») выходит
на первый план. В официальном дискурсе формируется образ страны,
находящейся во враждебном окружении. Следуя этой логике, задачей
органов НКВД становилась борьба со шпионами и диверсантами на
своей территории.
Первыми
почувствовали на себе это поляки[12].
В августе 1937 г. вышел так называемый «польский приказ». В нем
речь шла об активизации шпионской деятельности Польши на
территории СССР и мерах по «обезвреживанию» шпионских,
диверсионных, вредительских и повстанческих элементов[13].
Разумеется, польскими или греческими шпионами вовсе не
обязательно должны быть поляки или греки, однако «зачистка»
носила тотальный характер.
Сотрудники
НКВД подозревали, что пользуясь свободой в определении
национальности, многие поляки записались русскими и белорусами.
Поскольку
учётные данные 30-х годов не носили всеобъемлющего характера, у
чекистов отсутствовали развёрнутые данные на нерусских граждан.
Не было даже учёта польских перебежчиков, поэтому на поиски «инонационалов»
были мобилизованы крупные силы, причём не только из
вспомогательных служб. Например, оперативник КРО УНКВД НСО
Вацлав Гридюшко под видом электромонтёра получал доступ к
домовым книгам и выписывал ежедневно по 5—8 нерусских
фамилий.(планы то надо ведь выполнять! 100 тысяч шпионов без
электромонтеров, выписывающих фамилии из книг никак не соберешь)
Так же работали и в области (Мошковском районе), и в Барнауле,
где, не мудрствуя лукаво, в поляки записывали всех с фамилиями,
оканчивающимися на «-ский» (АУФСБ по НСО.Д.П-4505.Л.352)[14].
Как видим,
в вопросе национальной принадлежности чекистам требовалась
ясность, и она была введена с грифом «Совершенно секретно».
Всем
Начальникам ОАГС НКВД и УНКВД
Циркуляром
НКВД СССР №65 от 2 апр. 1938 г. (разосланный нач. УРКМ)
установлен новый порядок указания национальности при выдаче или
обмене паспортов, обязывающий при записи национальности
владельца паспорта исходить исключительно из национальности по
рождению (по родителям).
В связи с
этим существовавшее до настоящего времени положение, когда
национальность граждан при регистрации актов гражданского
состояния записывалась та, к которой причислял себя
регистрирующийся – изменяется.
Во всех
случаях актовых записей национальность должна указываться на
основании предъявленных при регистрации паспортов…[15].
Разумеется, этот Циркуляр не стал фактом публичного права и о
нем не знали даже те, кого он непосредственно касался. Здесь
необходимо небольшое отступление. Речь идет о характерном для
советского времени сосуществовании двух вариантов официального
права. Одно – условно говоря публичное, открытое для всех, а
другое – закрытое, представленное в виде всевозможных
циркуляров, приказов, директив с грифами
“Не для печати”, “Не
подлежит оглашению”, “Секретно”, «Для служебного пользования» и
т.д. Разумеется, определяющим был второй вариант, в котором
государственным органам предписывалось, как именно нужно
трактовать то или иное установление и реализовать его на
практике. Закрытое право включало и документы, которые
относились непосредственно к обязанностям граждан. О
существовании этих документов граждане могли и не подозревать,
но тем не менее требовалось их выполнение
[16].
В этой ситуации возникало еще одно – неофициальное право –
результат своего рода реконструкции требуемой модели поведения
на основе устных требований и инструкций, исходивших от
официальных лиц.
В
материалах фонда Верховного совета Союза ССР в Гос. архиве
Российской Федерации находится ряд писем, адресованных в Совет
национальностей Верховного Совета СССР[17].
Они начали приходить в 1938 г. и продолжали поступать вплоть до
начала 1950-х гг.[18]
В них заявители пишут о том, что в их паспортах значится
«неправильная» национальность и просят Верховный Совет исправить
ошибку или установить «правильную» национальность (напомню, что
по действующему «Положению о паспортах» графа национальность
заполнялась со слов получателя паспорта). Письма интересны тем,
что в них содержится двойное истолкование ситуации: как
получилось, что им была приписана «чужая» национальность и как
должно быть «на самом деле» с точки зрения авторов. Таким
образом мы можем получить некоторое представление о том, каковы
были практики «вписывания» национальности и какими соображениями
руководствовались авторы в своих рефлексиях по поводу своей
национальной идентичности.
Приведу
одно из таких писем (здесь и далее сохранена орфография
оригинала)[19].
От гр.
Шуберт Юрия Иосифовича проживающего БССР г. Жлобин типография
газеты «Шлях социализма»
Заявление
Прошу
разсмотреть мое заявление и помочь мне. 20 июня 1939 г. я пошел
в Жлобинский паспортный стол менять свой паспорт. 21 июня я
получил новый. Пом. Начальника паспортного стола женщина
(фамилия мне неизвестна) сделала мне в паспорте отметку
следующего содержания: по матери русский, по отцу поляк. Когда я
стал возражать, что отец мой поляком никогда не был а был чех,
она (должно быть не умеющая разбираться в иностранных именах)
основываясь на том, что деда моего по отцу звали Франц
категорично заявила: «Ставлю поляк и все. А иначе совсем не
выдам паспорта». Прошу Верховный Совет разобрать мое заявление
по возможности скоро и чутко и помочь мне. Кто дал право грубым
бюрократам приписывать чужую нацию.
Я работник
типографии газеты «Шлях социализма» ударник, комсомолец 1921
года нарождения полурусский получех и не желаю иметь чужое
звание полуполяка.
И прошу
это с меня снять.
6.
III-39
Чтобы
немного расширить представление о характере обнаруженных
заявлений, приведу по несколько строк из других писем.
-
Просьба дать разъяснение правильно ли я определяю свою нацию.
(…) Мать моя украинка. Родился я в 1911 году. До 1930 года
проживал на территории своей родины БССР. Общность языка и
культуры безусловно белорусская. Значит и сибя я отношу к
Белоруссам. А также я и мои братья и сестры пишимся по
документам Белорусами. При приеме меня в кандидаты ВКП(б) всплыл
вопрос Почему я не поляк? (Грушковский Н.В.)[20].
- Мой
дед который умер еще задолго до моего рождения, к великому моему
сожалению был по национальности грек. Эта национальность по
наследству перешла к моему отцу, который фактически вырос и умер
в России и ничего общего с греческой национальностью не имел. Я
родился, учился и вырос в Советском Союзе, мать моя украинка.
Имею паспорт гражданина Советского Союза, состою на Военном
учете Красной Армии и кругом меня преследует клеймо (зачеркнуто
– АБ) – национальность – «грек». Желая чтобы в документах
значилась национальность, которая бы соответствовала
действительности – Русский… (Магула Н.М.)[21].
Протест
авторов был направлен прежде всего на то, что «неправильная
национальность» была им навязана. В этом смысле показательны
выражения вроде «меня записали», «мне поставили»,
подчеркивающие пассивную роль автора. Дело в том, что каждый
получатель паспорта должен был заполнить форму №1, но затем эти
сведения сверялись работниками паспортной службы с данными
домовой книги и др. документами и окончательный вариант
принадлежит им, а не обладателю паспорта.
В письмах выбрана единственно возможная стратегия – обосновать
свою «правильную» национальность по тем признакам, которые
авторы считали убедительными в создавшейся ситуации.
Чаще всего
отнесение себя к национальности основывается на
«происхождении», причем это слово использовалось в двух
смыслах: генеалогическом (кем считали себя предки, родители) и
географическом/территориальном (родился в Белоруссии, Украине и
т.д.).
Ссылки на
родной язык явно не считаются самими заявителями
достаточно серьезными и поэтому идут в связке с другими
признаками, например, как в одном из писем говорится: «общность
языка и культуры (у меня) безусловно белорусская»[22].
Встречается и указание на вероисповедание, но при этом
подчеркивалось, что оно не может быть критерием при определении
национальности. Некто Станислав Заливако в своем письме пишет:
Дело обстоит так: Деды, мать, отец и я родились все в
Белоруссии, но вероисповедания были римско-католического (по
старому). Так вот, исходя из этого мне говорят, что я поляк; в
то время, и родители и я все время писались и щитали себя
белоруссами и никто никогда не говорил, что это неверно. Прошу
дать ответ-справку какой я должен быть национальности, но
по-моему бывшее вероисповедание не должно служить определением
национальности. Тогда и француз выйдет поляком в силу того, что
он католик[23].
Основной
акцент правильности/неправильности приписанной национальности
делается на воспитании, обычаях и шире – культуре (как
это сформулировано, например, в письме гр-на Рамих: Формально
по национальности я значусь немцем, но по существу ничего
немецкого во мне нет. Я не знаю ни немецкого языка, ни немецких
обычаев и нравов, все время общался и воспитывался среди русских[24].
Как видим,
авторы писем склонны понимать национальность главным образом как
некий культурный конструкт. Они, конечно, не знали о Циркуляре
НКВД, которым был изменен порядок определения национальности, но
прекрасно чувствовали, что быть поляком, немцем, греком и т.д.
стало смертельно опасно.
Любопытно, что в юридическом отделе Верховного Совета не знали,
что делать с этими письмами и почему их авторам «записывают
национальность не ту, к которой они себя причисляют»[25].
Другими словами, Циркуляр НКВД был неизвестен даже Верховному
Совету. В частности, непонятно было, что делать тем, у кого
родители принадлежали разным национальностям. На запрос
Верховного Совета из НКВД пришел ответ:
На Ваш запрос от
5./II-39г. № 527/8 сообщаю:
Лицам, имеющим
родителей разных национальностей, т.е. отец поляк (немец,
итальянец и т.д.), а мать русская (украинка, грузинка и т.д.), -
национальность в паспорт по оперативным соображениям,
записывается по обоим родителям. Например: отец поляк, мать
русская, отец белорусс, мать немка и т.д.
[26]
Новый порядок определения национальности был внесен в Инструкцию
по применению Положения о паспортах 1940 г., но она (как и все
паспортные инструкции) была с грифом «Секретно». Письма граждан
и запросы от официальных органов продолжали поступать, но НКВД
не торопился с открытой публикацией. Лишь в Положении о
паспортах 1953 г., опубликованном мизерными тиражами и далеко не
полностью, появились соответствующие разъяснения о заполнении
графы «национальность». Таким образом, зазор между свободным
определением национальности и предписанным («национальность по
родителям») оказался не двадцать лет, как можно было бы понять
из опубликованных документов, а всего лишь пять лет (с 1933 по
1938г.) и вызвано это было соображениями «оперативного» (читай
репрессивного) характера.
Этот случай прекрасно иллюстрирует функционирование правовой
системы в СССР. Официально все эти двадцать лет действовали
«Положения», согласно которым графа «национальность»
заполнялась со слов владельцев паспортов. Однако советский
человек верил не написанному, а реальным практикам. Можно
сказать, что содержание «совершенно секретного» циркуляра было
транслировано в массы действиями работников милиции и без труда
усвоено этими массами, привыкшими к такой форме функционирования
советского законодательства. Причем порядок определения
национальности «по родителям» стал общим: не только для
«сомнительных», но и для всех граждан СССР.
Итак, за весьма короткое время «национальность» из чего-то
необязательного и малопонятного превратилось в нечто вполне
определенное: свойство, которое каждый человек получает при
рождении, наследуя его от родителей. Не случайно и сейчас
подавляющее большинство населения России уверены в том, что
«национальность» передается по наследству и является не
культурным, а биологическим признаком.
[1]
Для
более
полной
картины
см.:
Charles Steinwedel, ‘Making Social Groups, One Person at
a Time: The Identification of Individuals by Estate,
Religious Confession, and Ethnicity in Late Imperial
Russia’ // Jane Caplan and John Torpey (eds.),
Documenting Individual Identity: The Development of
State Practices in the Modern World (Princeton:
Princeton University Press, 2001, pp. 67-82; Francine
Hirsch. Empire of Nations: Ethnographic Knowledge and
the Making of the Soviet Union. Cornell Univ. Press.
Ithaca and London, 2005; Juliette Cadiot. Searching for
Nationality: Statistics and National Categories at the
End of The Russian Empire (1897-1917) // The Russian
Review.
Vol.64. N3, 2005. Pp.440-455 и др.
[2]
Указатель видов документов, содержащих генеалогическую
информацию (XVI в. - 1917 г.) // Вестник архивиста, № 46
- 50, 1998-1999 гг.
[3]
В случае необходимости «национальность» определялась по
вероисповеданию и языку.
[4]
Ср.: «Анализируя состав офицерского корпуса российской
армии накануне первой мировой войны, видный знаток
проблемы П. А. Зайончковский подчеркнул, что графа
"национальность" в официальных документах того времени
отсутствовала и заменялась графой "вероисповедание". Но
в "Военно-статистическом ежегоднике армии на 1912 год"
графа "национальность" уже появилась. (…) и
авторы "Ежегодника", и Зайончковский посчитали всех
лютеран немцами. Так же автоматически они посчитали всех
православных русскими». А.А.Меленберг. Люди. События.
Факты. Немцы в Российской армии накануне Первой мировой
войны // Вопросы истории, 1998 № 10. С. 127.
[5]
О языке как явлении, определяющем национальность
заговорили уже на Международном статистическом конгрессе
1872 г. в С.-Петербурге. См. подробнее Жюльет Кадио.
Лаборатория империи: Россия/СССР, 1860-1940. М., 2010.
С. 43 и далее; Р.Г.Суни. Империя как таковая: Имперская
Россия, «национальная» идентичность и теории империи //
Государство наций: империя и национальное строительство
в эпоху Ленина и Сталина. М., 2011. С. 72.
[6]
«Из всех официальных актов всякое указание на
религиозную принадлежность и непринадлежность граждан
изымается». Декрет СНК РСФСР 23 янв. 1918 г. Об
отделении церкви от государства и школы от церкви //
Собрание узаконений и распоряжений рабочего и
крестьянского правительства 1918 г. М., 1919 № 18, ст.
263.
[7]
Бюллетень НКВД, 1923, № 19.
[10]
Тишков В.А. Реквием по этносу: Исследования по
социально-культурной антропологии. М.: Наука, 2003.
С.193.
[11]
Всесоюзная перепись населения 17 декабря 1926 г. Краткие
сводки. Вып. 4. Народность и родной язык населения СССР.
М., 1928. С.
III.
[12]
Выселение некоторых этнических групп началось раньше,
напр. финнов выселяли из Ленинградской области в 1935 г.
но проводилось это в ходе кампании по раскулачиванию.
[13]
Н.В.Петров, А.Б.Рогинский. «Польская операция» НКВД
1937–1938 гг. http://www.memo.ru/HISTORY/Polacy/00485ART.htm
[14]
http://corporatelie.livejournal.com/15053.html.
Подобного рода сюжеты рассмотрены в статье: В.Денингхаус.
Феномен перемены национальной идентичности накануне
большого террора//История сталинизма: жизнь в терроре.
Социальные аспекты репрессий. М., 2013. С. 294-304.
[15]
Из
истории «национального вопроса» в СССР //
Мемориал-Аспект. Информационный бюллетень Общества
"Мемориал". 1994. № 10-11. Сентябрь. С. 12. Позже:
Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях
и реабилитации жертв политических репрессий / Сост.
Е.А.Зайцев. М., 1993. С. 86–93.
[16]
Об этой особенности функционирования правовой системе в
СССР см. напр.: Валерий Попов. Паспортная система
советского крепостничества // Новый мир, 1996, №6
(http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1996/6/popov.html)
[17]
ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 99. Д. 9. Некоторые из этих писем
рассматривались Фрэнсин Хирш (Francine Hirsch. Empire of
Nations…
Pp.
297-302).
[18] Об этом говорится в ежегодных
отчетных докладах о работе паспортного отдела ГУ Милиции
НКВД СССР. См, напр.: ГАРФ. Ф. 9415. Оп. 3. Д. 11. Л.
15.
[19] ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 99. Д. 9.
Л. 37.
[22]
Это явная цитата из статьи Сталина «Марксизм и
национальный вопрос»: «Нация есть исторически
сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе
общности языка, территории, экономической жизни и
психического склада, проявляющегося в общности культуры»
(Сталин И.В. Сочинения в 16 тт. Т.2. М., 1946. С. 293).
[23]
ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 99. Д. 9. Л. 26
[24]
ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 12. Д. 87.
[25]
И при подготовке к новой переписи в газете «Правда» от
13 янв. 1939 г. можно было прочитать: «Лишь в стране
социализма национальный вопрос получил действительное
разрешение, прочно и незыблимо закрепленное Сталинской
Конституцией. На вопрос о национальности каждый
гражданин СССР будет отвечать по свободному
самоопределению. Национальность и родной язык
записывается так, как укажет сам опрашиваемый».
[26]
ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 65. Д. 304. Л.1.
© А.К.Байбурин 2016
